Профессия одиночек. Вытеснит ли «Властелин колец» Чехова из театра?

«Твёрдо понимаю, что моя профессия нужна не всем и я сам нужен не всем. Но никаким другим делом, наверное, заниматься не хотел бы. Критику всё время говорят: «А давайте, вы пьесу напишите? А давайте, вы спектакль поставите?» Вот, ни за что! Этого не будет никогда», – так начал свою лекцию в Иркутске театральный и музыкальный критик, один из крупнейших исследователей современного театра России, кандидат искусствоведения доцент школы-студии МХАТ и ГИТИС Павел Руднев.

Он стал одним из участников Байкальского театрального форума, который проходил в Приангарье с 29 октября по 1 ноября. Самые интересные мысли критика о нужности его профессии, «разгерметизации театров» и перспективах фентези – в нашем материале.

Профессионал против блогера?

Острая тема – взаимодействие так называемого театрального блогерства и театральной критики. Мы сегодня живём в постиндустриальном обществе, и одно из важнейших его свойств – отсутствие сакральности любого знания: ты не обязан чему-то долго учиться, чтобы иметь возможность высказываться. Сегодня каждый – художник, потому что у каждого в руках есть инструменты художника: видеокамера, блог, фотоаппарат.

Это ставит перед искусством некоторые задачи. Вроде как полученное тобой образование делает тебя более крупным специалистом, ты уверен в том, что, получив диплом театроведа, становишься в какую-то иерархию. Но существование феномена блогерства разрушает эту иерархию. В Интернете её в принципе нет! В информационной картине тот будет первым, кто интересно высказался. Наши встречи со зрительным залом доказывают, что зритель может быть гораздо умнее, чем театральный критик, осведомлённее, смотреть на театр с какой-то другой стороны.

Получается, это ставит под сомнение мою работу и делает её какой-то необязательной? Мне кажется, ни в коем случае не надо думать, что над профессией театроведа нависла какая-то большая угроза. Никакой конкуренции по отношению к блогерам не чувствую: блогер, высказываясь, часто не имеет аргументации – критик не может её не иметь. Для профессионала высказывание – это «инкрустация» спектакля в какую-то культурную среду, в контекст.

По моему мнению, то, что о театре сегодня высказываются очень многие люди, говорят о нём ясно, «бьют друг другу лица», защищая свою позицию, – это отрадно и очень ценно, это театр развивает прежде всего.

Режиссёр на vip-машине

Сейчас очень важно лабораторное движение, которое помогает театру находить новый литературный материал, разрушать предубеждения о современных пьесах (например, в Иркутском драмтеатре с этого года работает лаборатория смелых театральных идей «Другая сцена – другие спектакли». – Прим. ред.).

Смысл лабораторий в том, что возникают «полуформы»: читки, эскизы спектаклей, которые видит зритель. Происходит размыкание границ театра: у зрителя есть возможность стать свидетелем и соучастником какого-то «скрытого» процесса, быть допущенным на «полуфинише» и принять участие в обсуждении работы.

Русский театр очень часто обвиняли в том, что он немного «герметичный», не вступает в контакт со зрителем, боится его. Очень часто можно было услышать из уст театральных деятелей, что зритель глуп, что «пипл хавает», что «мы не можем делать что-то интеллектуальное, потому что не найдём в этом городе умную публику» и так далее.

Лабораторное движение все эти стереотипы растаптывает напрочь. Прямой контакт в обсуждении спектакля с залом даёт понять, что зритель гораздо более умён, чем о нём думали. А зрителю в свою очередь важно посмотреть молодому художнику в глаза и понять, что он не сумасшедший, а всё, что творится на сцене, – результат мученичества и мучительства. Доверие возникает к тому режиссёру, который не уезжает из театра на vip-машине, а выходит на публику и готов общаться с людьми.

Можно ли умереть от самодовольства?

Немногие знают, но сейчас один из основных инструментов взаимодействия критика с театром – устные обсуждения. Сегодня, когда ситуация с театральной печатью просто катастрофическая, это выход и для критического сообщества, и для театров, потому что они могут получить независимую экспертизу своей работы.

Очень многие театры (и это, возможно, даже географическая проблема) чувствуют себя в культурной изоляции, даже несмотря на то что ездят на гастроли. Люди чувствуют, что они находятся в отдалении от процессов, даже с Интернетом в руках. Это можно легко заметить, наблюдая за тем, как сейчас существуют театры Центральной Азии, провинциальные театры Украины и Беларуси. Они десятилетиями не слышат ни одного слова о себе, и это реальная беда. Они либо погибают в культурной изоляции, потому что вынуждены играть, грубо говоря, для «детишек из соседнего двора». Другая крайность – они погибают от самодовольства и самодостаточности. Это довольно часто случается. Кстати, и в России тоже, много примеров – к востоку от Байкала.

Прорыв из Шарыпово

Лаборатории могут помочь театрам малых городов. Например, в Красноярском крае в четырёх часах езды от регионального центра есть такое Шарыпово, а в нём есть муниципальный театр. И он побывал на крупнейших фестивалях и стал известным в российском пространстве.

Одна из их последних лабораторий – режиссёр Марина Булатова поставила дневник писателя Александра Афиногенова 1937 года. Тогда его, главного драматурга эпохи, лишили всех постов, исключили из партии, он просто сидел в своей квартире и переживал падение с высокого литературного пьедестала. Раньше невозможно было представить, что такое могло стать предметом для театра. Каждый режиссёр считает деньги, нельзя просто закрыть спектакль, если он не получился. А лаборатория даёт право на ошибку.

Если говорить о новых форматах, я знаю, что в Иркутске (в драмтеатре имени Охлопкова. – Прим. ред.) есть работа по ранним рассказам Пелевина («Ухряб»). Мне кажется, это большое событие. Вообще Пелевин сегодня пользуется вниманием. В Челябинске поставили большой спектакль по его Generation P (с англ. «Поколение П». – Прим. ред.).

Толкина на сцену?

К такому жанру, как фентези, театр сегодня абсолютно не развёрнут – можно по пальцам одной руки пересчитать сцены, на которых поставлена хоть какая-то фантастическая литература.

Между тем поиск новой литературы - это всегда «фрахтовка» нового зрителя. Театр – это капиталистическое предприятие, а значит, должен думать об обновлении круга публики, ему нужно всё время находить сегменты, которые ещё не охвачены. А какая-то литература «неведомая» может привлечь людей, которые никогда в театр не ходили и не думали, что там вообще может быть что-то интересное.

Аудитория жанра фентези – в разы больше, чем аудитория искусства Мельпомены: Толкин, «Хроники Нарнии», Стругацкие. Но по-прежнему очень мало режиссёров, которые рисковали с этим материалом.

Есть стереотип, что на фантастику на сцене нужен бюджет фильма «Аватар». Полная фигня. Разумеется, для каких-то произведений нужен большой бюджет, но для каких-то денег надо не так много. Вспомните «Солярис» Станислава Лема. Что там надо делать, кроме обстановки космического корабля?

Среди русских фантастов есть Анна Старобинец. С ней пробовали работать в Новосибирском театре «Старый дом», и из этого вышел очень важный спектакль – «Злачные пажити». Зрители на него валом валят. Ты обычно приходишь в театр и понимаешь, что смыслы, которые он несёт, уже где-то слышал: сюжеты Чехова повторяют сюжеты Шекспира, которые повторяют сюжеты Мольера и так далее. А когда ты смотришь Анну Старобинец, осознаёшь: «То, что она говорит, ни из какой старой пьесы нельзя извлечь, это свежая тема».

Кстати

Свою профессию Павел Руднев называет профессией одиночек. Он говорит, что критик – это прежде всего позиция и у него должны быть этические законы для самого себя. Павел даже создал для себя Кодекс театрального критика, состоящий из 15 пунктов. Среди них есть, например, пункт, состоящий из перефразированной строчки, написанной Вампиловым: «С театрами главное не забывать, что на свете есть много других театров (у сибирского драматурга цитата была про женщин).

«Театральная система – это гигантский многослойный пирог, и в каждом слое можно найти что-то интересное. Театров в России так много, что ты не способен их все опознать, и везде интересно. Мы привыкли, что есть какая-то иерархия: вверху Большой театр, а внизу – театр Шарыпово. Но внутри этой иерархии постоянно всё «мигрирует», – поясняет критик.