Пиковая дама

«Статья Бориса Асафьева, посвященная „Пиковой даме“ начинается, на мой взгляд, с самого главного: „Есть странный русский город. В нем можно только мечтать о свете... Когда приходит весна, она, может быть, никого не радует в мире так, как людей этого властного города. Робкая, кроткая и нежная, она, родясь, предчувствует свое краткое существование... Белая ночь, которая приходит с весной, отравлена этой скорбью. Томит, влечет и манит странный, отраженный свет, и, когда восходит солнце, люди уже не в силах радоваться ему: они измождены процессом влечения к свету...“.

„Пиковая дама“ — не о картах, не о карточной игре. Нельзя ставить эту оперу, отталкиваясь от замечательной повести Пушкина. В ее сюжете, занимательном и даже детективном, нет ничего общего с монументальным трагизмом музыки Чайковского. Петр Ильич писал о себе — о своей судьбе, о роке, о желании быть как все и праве быть другим... О страхе и страсти, у которых один корень. Все трое — Герман, Графиня, Лиза заражены одним вирусом, их манит то, что страшно...

Эта опера — об отношениях со смертью, о том, что смерть может быть избавлением, она может быть прекрасной, благодарной, искупительной... Графиня, быть может, ждала Германа! В четвертой картине она молодеет на глазах... Как у Ахматовой: „Красотка очень молода, но не из нашего столетья, вдвоем нам не бывать — та, третья, нас не оставит никогда“. Это и есть смерть.

Сюжет „Пиковой дамы“ Чайковского пропитан петербургской мифологией, воплотить которую на сцене непросто. Я счастлив, что работаю с Александром Орловым и Ириной Чередниковой, художниками с мощной интуицией. Они создают метафорические красивые декорации, роскошные костюмы. Архитектурный лейтмотив Петербурга — колонны, у нас их много, они образуют различные конфигурации, на золотые наслаиваются черные... От них идут затемненные, свет принимающие тюлевые завесы, и когда действие происходит за ними, все приобретает призрачный характер, как в белые ночи...».